Томящийся.
Боль. Холод. Переломанные кости. Мужчина кусал собственные губы, хотел пить собственную кровь, хотел кричать в пустоту, но из груди вырывался лишь хриплый шепот постоянных молитв. Прикрыть глаза, бормоча привычные напевы. Невыносимо пахло едой – тюремной баландой, мерзкой на вкус, но такой желательной сейчас. Однако все что он делает - лишь пинает по тарелке, та катится, а меж камней утекает жидкая пища. Истощение.
- Что с этим делать? – спросил хриплый голос по ту сторону решетки, - отказывается жрать, скотина. Подохнет со своими ранами раньше, чем приедет дознаватель.
Скорее бы. Он дергает рукой, та отдается болью и хрустом. Слабые кости не выдерживают напряжения, и хочется смеяться от их беспомощности и его собственного упрямства. Он сделает все, чтобы подохнуть раньше, чем приедет дознаватель. Он никогда не предаст, ни под какими пытками. Его жизнь – лишь крупица в море, лишь жалкая душонка на службе великих идей.
Боль, печаль, тоска. Физические мучения не идут ни в какое сравнение с душевными. Он здесь, потому что кто-то оказался не так верен. Он здесь, потому что его обманули, его предали, его бросили. Не важно – заслужил ли он такую участь или нет, но сейчас он больше мучается от осознания того, что враг все это время был так близок, а не от того, что он истощает себя, его ломают словно какую-то куклу, на скорую руку чинят, просто чтобы он протянул подольше и ломают вновь.
А потом пришла она. Пришла, принеся с собой редкие секунды покоя и тишины. Редкие секунды, когда он мог не чувствовать страданий.
Ее не увидать, не подержать в ладонях, не услышать ухом, не почуять нюхом.
- Кормите его силой, - в какой-то момент проговорил голос. Он тихонько засмеялся – больше своим духом, нежели губами. У него не было сил издавать звуки – когда суп начали силой вливать в него, он отказывался глотать. Получал удар по лицу, по животу, по переломанным ребрам. Упрямый и гордый, что с него взять? Им не сломить его дух, несмотря ни на что.
Она царит над небесами, таится в каждой яме.
- Убийца, мразь, жалкое подобие человека, - в руках палача блеснул нож, но едва ли его убьют так быстро и так скоро. И действительно – лезвие направлялось ни к его шее или сердцу. Нож отправился прямиком к его глазам. И губы вновь зашептали молитву – лишь чтобы немного легче пережить новую порцию боли. Как же холодно, тяжко, страшно. Страшно, что эти звери могут добраться до тех, кто ему дорог. Но нет – он не позволит себе проколоться. Он стиснет зубы, стерпит все, но не позволит им пробраться к его близким.
Она была в начале и будет после всех.
- Он умер, - неожиданно разочарованно проговорил палач. Он встал, сжимая в руках окровавленный нож – от некогда сильного бойца, прибитого к стене, остался лишь гниющий скелет с кровоточащими впадинами вместо некогда насмешливых глаз.
Дознаватель встал, ногой пнув голову умершего мужчины. С него спросится, почему такой важный пленник погиб. Не досмотрел. И ему казалось, что быстро охладевающий труп до сих пор надсмехается над ним.
Она любую жизнь кончает и убивает смех.
